Сочинения. В 2-х томах - Страница 39

К оглавлению

39


И тогда прозревают души
Тихий Углич и праведный Псков,
Чуют звон колокольный с суши,
Воск погоста и сыту блинов.


Блин поминный круглый не даром:
Солнце с месяцем — Божьи блины,
За вселенским судным пожаром
Круглый год ипостась весны.


Не напрасны пшеница с медом —
В них услада надежды земной:
Мы умрем, но воскреснем с народом,
Как зерно, под Господней сохой.


Не кляните ж, ученые люди,
Вербу, воск и голубку-кутью —
В них мятеж и раздумье о чуде
Уподобить жизнь кораблю,


Чтоб не сгибнуть в глухих океанах,
А цвести, пламенеть и питать,
И в подземных, огненных странах
К небесам врата отыскать.

201
Осенние сумерки — шуба,


Осенние сумерки — шуба,
А зимние — бабий шугай,
Пролетние — отрочьи губы,
Весна же — вся солнце и рай.


У шубы дремуча опушка,
Медвежья, лесная душа,
В шугае ж вещунья-кукушка
Тоскует, изнанкой шурша.


Пролетье с весною — услада,
Их выпить бы бражным ковшом…
Есть в отроках хмель винограда,
Брак солнца с надгубным пушком.


Живые, нагие, благие,
О, сумерки Божьих зрачков,
В вас желтый Китай и Россия
Сошлися для вязки снопов."


Тучна, златоплодна пшеница,
В зерне есть коленце, пупок…
Сгинь Запад — Змея и Блудница, —
Наш суженый — отрок Восток!


Есть кровное в пагоде, в срубе —
Прозреть, окунуться в зенит…
У русского мальца на губе
Китайское солнце горит.

202
Олений гусак сладкозвучнее Глинки


Олений гусак сладкозвучнее Глинки,
Стерляжьи молоки Вердена нежней,
А бабкина пряжа, печные тропинки
Лучистее славы и неба святей.


Что небо — несытое, утлое брюхо,
Где звезды роятся глазастее сов.
Покорствуя пряхе, два Огненных Духа
Сплетают мережи на песенный лов.


Один орлеокий, с крылом лиловатым
Пред лаптем столетним слагает свой щит,
Другой тихосветный и схожий с закатом,
Кудельную память жезлом ворошит:


«Припомни, родная, карельского князя,
Бобровые реки и куньи леса»…
В державном граните, в палящем алмазе
Поют Алконосты и дум голоса.


Под сон-веретенце печные тропинки
Уводят в алмаз, в шамаханский узор…
Как стерлядь в прибое, как в музыке Глинки
Ныряет душа с незапамятных пор.


О, русская доля — кувшинковый волос,
И вербная кожа девичьих локтей,
Есть слухи, что сердце твое раскололось,
Что умерла прялка и скрипки лаптей,


Что в куньем раю громыхает Чикаго,
И Сиринам в гнезда Париж заглянул.
Не лжет ли перо, не лукава ль бумага,
Что струнного Спаса пожрал Вельзевул?


Что бабкина пряжа скуднее Вердена,
Руслан и Людмила в клубке не живут…
Как морж в солнопек, раздышалися стены, —
В них глубь океана, забвенье и суд.

203-206
Поэту Сергею Есенину

I
Оттого в глазах моих просинь


Оттого в глазах моих просинь,
Что я сын Великих Озер.
Точит сизую киноварь осень
На родной, беломорский простор.


На закате плещут тюлени,
Загляделся в озеро чум…
Златороги мои олени —
Табуны напевов и дум.


Потянуло душу, как гуся,
В голубой полуденный край;
Там Микола и Светлый Исусе
Уготовят пшеничный рай!


Прихожу. Вижу избы — горы,
На водах — стальные киты…
Я запел про синие боры,
Про Сосновый Звон и скиты.


Мне ученые люди сказали:
«К чему святые слова?
Укоротьте поддевку до талии
И обузьте у ней рукава!»


Я заплакал Братскими Песнями,
Порешили: «в рифме не смел!»
Зажурчал я ручьями полесными
И Лесные Были пропел.


В поучение дали мне Игоря
Северянина пудреный том.
Сердце поняло: заживо выгорят
Те, кто смерти задет крылом.


Лихолетья часы железные
Возвестили войны пожар,
И Мирские Думы болезные
Я принес отчизне, как дар.


Рассказал, как еловые куколи
Осеняют солдатскую мать,
И бумажные дятлы загукали:
«Не поэт он, а буквенный тать!


«Русь Христа променяла на Платовых,
Рай мужицкий — ребяческий бред»…
Но с Рязанских полей коловратовых
Вдруг забрезжил конопляный свет.


Ждали хама, глупца непотребного,
В спинжаке, с кулаками в арбуз, —
Даль повыслала отрока вербного
С голоском слаще девичьих бус.


Он поведал про сумерки карие,
Про стога, про отжиночный сноп;
Зашипели газеты: «Татария!
И Есенин — поэт-юдофоб!»


О, бездушное книжное мелево,
Ворон ты, я же тундровый гусь!
Осеняет Словесное дерево
Избяную, дремучую Русь!


Певчим цветом алмазно заиндевел
Надо мной древословный навес,
И страна моя, Белая Индия,
Преисполнена тайн и чудес/


Жизнь-Праматерь заутрени росные
Служит птицам и правды сынам;
Книги-трупы, сердца папиросные —
Ненавистный Творцу фимиам!

39