19 ноября 1932
...
Среди цветов купаве цвесть
Не приведется в милом поле:
Она у озера в неволе,
Чтоб водяницам мерды плесть
Иль под берестяной луной
Грустить за пряжей голубой.
Лишь у пузатого сома,
Где слюдяные терема
Таят берилла груды зерен
Купава позабудет горе
И, чашей запрокинув груди,
Сома увидит на запруде:
С зеленой лунной бородищей
Он лапушку свою отыщет
И приголубит слаще ката —
Неотвратимо, без возврата.
И будет лебединый чёлн
Подводным узорочьем полн
Живыми рыбьими слезами
И полноводными стихами,
Где звездный ковш, гусиный спор
И синий времени шатер.
В шатре разлапушка-купава,
Сома бессмертная забава.
Не о тебе ли, мой цветок,
Пора журчит, как ручеек,
Лесную сказку про кувшинку,
И под сердечную волынку
Рождает ландышами строки,
Что сом — поэт подводноокий?!
И что ему под пятьдесят,
Тебе же скряга-листопад
Лишь двадцать отсчитал монет —
Веселых, золотистых лет,
Похожих на речных форелей.
Я попряду свои кудели,
Быть может, через год проточный,
Чтобы любить тебя заочно,
Тростинку; птичка горихвостка,
Не медли укоризной жесткой —
Гарпун нестрашен для сома;
Тебе речные терема,
Стихов жемчужная верея.
Пусть на груди моей лилея
Сплетется с веткою сосновой,
Как символ юности и слова
И что берестяные глуби
По саван лебедя голубят!
(1932–1933)
...
Ночной комар — далекий эвон,
На Светлояре белый сон,
От пугал темени заслон,
И от кладбищенских ворон
Мечте, как лебедю затон.
Дон-дон!
Дуб — ухо, и сосна другое,
Одно лицо, сосец же хвои
Роняют в ночи глубину
И по ее пустому дну
Влачат зеленые лохмотья.
Не бездне ли вручаю плоть я,
А разум — звездам — палым розам,
Что за окном чумацким возом
Пристали, осью верезжа?
То в зале сердца вальс забытый,
Я к сорока, как визг ножа,
Познал словесного ежа,
Как знал в младенчестве ракиты.
Культура — вечная вдова,
Супруг поженится в Мемфисе, —
Оскалом тигра, хваткой рыси
Цветут дикарские слова.
И таборною головней
Грозят пришелице ночной:
— Уйди, колдунья! У-гу-гу! —
Подсела ближе к очагу,
И пальцы синие в опалах
Костра лесного лижут жала.
Ляс, ляс… плю, плю…
Ужель вдовицу полюблю
Я, первоцвет из Костромы,
Румяный Лель — исчадье тьмы.
— Уйди, старуха! — Злой комар
В моем мозгу раздул пожар,
Горю, товарищи, горю!
И ненавижу и люблю
Затоны лунные — опалы,
Где муза крылья искупала
Лебяжьи с сыченой капелью,
С речным разливом по апрелю,
С малиновым калужным словом
И с соловьем в кусту ольховом.
Прости, родимое, прости!
Я с новым посохом в пути,
Змеиным, в яростных опалах
И в каплях крови черно-алых,
Иду в неведомые залы,
Где легковейней опахалы,
Струится вальс — ночной комар —
На биллион влюбленных пар!
(1932–1933)
Под пятьдесят пьянее розы,
Дремотней лён, синей фиалки,
Пряней, землистей резеда,
Как будто взрыто для посева
Моим племянником веселым
Дерно у старого пруда;
Как будто в домик под бузиной
Приехала на хлябких дрожках
С погоста мама. Солнце спит
Теленком рыжим на дорожке,
И веет гроздью терпкой винной
От бухлых слизистых ракит.
Все чудится раскат копыт
По кремню непробудных плит.
От вавилонских городов
Шмелиной цитрой меж цветов
Теленькают воспоминанья.
Преодолел земную грань я,
Сломал у времени замок,