Сочинения. В 2-х томах - Страница 104

К оглавлению

104
Похожий на засов церковный,
И новобрачною поповной
Вхожу в заветный теремок,
Где суженый, как пастушок,
Запрячет душу в кузовок,
Чтоб пахли звезды резедой,
Стихи же — полою водой,
Плотами, буйным икрометом,
Гаданьем девичьим по сотам:
Чет, нечет, лапушка иль данник?
Как будто юноша-племянник
Дерно у старого пруда
Веселым заступом корчует,
А сам поет, в ладони дует,
Готовя вереску и льну
Пятидесятую весну!

...

(1932–1933)

394
Я гневаюсь на вас и горестно браню,


Я гневаюсь на вас и горестно браню,
Что десять лет певучему коню,
Узда алмазная, из золота копыта,
Попона же созвучьями расшита,
Вы не дали и пригоршни овса
И не пускали в луг, где пьяная роса
Свежила б лебедю надломленные крылья.
Ни волчья пасть, ни дыба, ни копылья
Не знали пытки вероломней
Пегасу русскому в каменоломне.
Нетопыри вплетались в гриву
И пили кровь, как суховеи ниву,
Чтоб не цвела она золототканно
Утехой брачною республике желанной.
Чтобы гумно, где Пушкин и Кольцов
С Есениным в венке из васильков,
Бодягой поросло, унылым плауном
В разлуке с песногривым скакуном
И с молотьбой стиха свежее борозды
И непомернее смарагдовой звезды,
Что смотрит в озеро, как чаша, колдовское,
Рождая струнный плеск и вещих сказок рои!
Но у ретивого копыта
Недаром золотом облиты.
Он выпил сон каменоломный
И ржет на Каме, под Коломной
И на балтийских берегах…
Овсянки, явственны ль в стихах
Вам соловьиные раскаты,
И пал ли Клюев бородатый,
Как дуб, перунами сраженный,
С дуплом, где Сирин огневейный
Клад стережет — бериллы, яхонт?
И от тверских дубленых пахот
С андротиком лесным под мышкой
Клычков размыкал ли излишки
Своих стихов — еловых почек
И выплакал ли зори очи
До мертвых костяных прорех
На грай вороний, черный смех?
Ахматова — жасминный куст,
Обложенный асфальтом серым,
Тропу утратила ль к пещерам,
Где Данте шел и воздух густ
И нимфа лен прядет хрустальный?
Средь русских женщин Анной дальней
Она как облачко сквозит
Вечерней проседью ракит!
Полыни сноп, степное юдо,
Полуказак, полукентавр,
В чьей песне бранный гром литавр,
Багдадский шелк и перлы грудой,
Васильев — омуль с Иртыша.
Он выбрал щуку и ерша
Себе в друзья — на песню право,
Чтоб цвесть в поэзии купавой.
Не с вами правнук Ермака.
На стук степного батожка,
На ржанье сосунка кентавра
Я осетром разинул жабры,
Чтоб гость в моей подводной келье
Испил раскольничьего зелья,
В легенде став единорогом,
И по родным полынным логам
Жил гривы заревом, отгулами копыт —
Так нагадал осетр и вспенил перлы кит!
Я гневаюсь на вас, гнусавые вороны,
Что ни свирель ручья, ни сосен перезвоны,
Ни молодость в кудрях, как речка в купыре,
Вас не баюкают в багряном октябре,
Когда кленовый лист лохмотьями огня
Летит с лесистых скал, кимвалами звеня,
И ветер-конь в дождливом церазке
Взлетает на утес вздыбиться налегке,
Под молнии зурну копытом выбить пламя
И вновь низринуться, чтобы клектать орлами
Иль ржать над пропастью потоком пенногривым!
Я отвращаюсь вас, что вы не так красивы!
Что Знамя гордое, где плещется заря,
От песен застите крылом нетопыря,
Крапивой полуслов, бурьяном междометий,
Не чуя пиршества столетий,
Как бороды моей певучую грозу,
Базальтовый обвал — художника слезу
О лилии с полей Иерихона —
Я содрогаюсь вас, убогие вороны,
Что серы вы, в стихе не лирохвосты,
Бумажные размножили погосты
И вывели ежей, улиток, саранчу.
За будни львом на вас рычу
И за мои нежданные седины
Отмщаю тягой лебединой.
Все на восток, в шафран и медь,
В кораллы розы нумидийской,
Чтоб под ракитою российской
Коринфской арфой отзвенеть
Их от Печенеги до Бийска,
Завьюжить песенную цветь,
Где конь пасется диковинный,
Питаясь ягодой наливной,
Травой улыбой, приворотом,
Что по фантазии болотам
И на сердечном глыбком дне
Звенят, как пчелы по весне.
Меж трав волшебных Анатолий,
Мой песноглаз, судьба-цветок,
Ему ковер индийских строк —
Рязанский лыковый уток
С арабским бисером до боли.
Чу! Ржет неистовый скакун
Прибоем слов о гребень дюн —
Победно-трубных как органы,
Где юность празднуют титаны.

...

(1932–1933)

395
Мне революция не мать —


Мне революция не мать —
Подросток смуглый и вихрастый,
Что поговоркою горластой
Себя не может рассказать.
Вот почему Сезанн и Суслов
С индийской вязью теремов
Единорогом роют русло
Средь брынских гатей и лесов.
Навстречу Вологда и Вятка,
Детинцы Пскова, Костромы…
Гоген Рублеву не загадка,
Матисс лишь рясно от каймы
Моржовой самоедской прялки.
Мы — щуры, нежити, русалки —
Глядим из лазов дупел, тьмы
В густую пестроту народов
И электрических восходов,
Как новь румяных корнеплодов
Дождемся в маревах зимы.
Чу! Голос из железных губ!
Уселись чуйка и тулуп
104